Стих, написанный очень давно

Прошла контроль - уже ты за границей,
И за стеклом растаяла, дрожжа.
Я для тебя, ты для меня - за Стиксом,
Тень тени, отраженье миража.

Я взглядом попрощался с синей птицей,
Когда же стих ее последний стон,
Я не сошел с ума и не убился.
Пришел домой, лег спать, увидел сон.

...Мне снился сон - жестокий и прекрасный.
Как будто есть в неведомом пространстве
Другая - настоящая Земля,
Что с нашею почти неразличима,
Но там живут - навек неразлучимы
Любимые друг другом ты и я.

Стих, написанный очень давно

О, если бы я знал акупунктуру...
Я бы нашел ту точку во Вселенной,
Откуда разбегаются планеты
Галактики и прочие светила
Собрал бы их и изваял скульптуру
Немыслимую, красоты нетленной
Огромную как солнце... сигарету.
Чтобы она сама себя курила.
...Чтоб только ты так часто не грустила.
И не сидела сумрачной и бледной.
Чтоб эта сумасшедшая картина
Тебя хоть ненадолго рассмешила.
...Должно быть, в том и есть премудрость мира,
Что для него мечты мои безвредны...

Стих, написанный очень давно

То ли туша дождя над отравленным городом.
То ли плиты небесные тихо спускаются.
Бормоча ерунду наркоманом обколотым,
Этот город со мной распрощаться пытается.

Он не хочет принять моего снисхождения -
Скромной лепты души - обреченной лояльности.
Он считает мою нелюбовь преступлением.
Он за это со мной расквитаться пытается.

Все обманчивей сны и мрачней пробуждения.
Мерно долбит в затылок похмельная палица.
Все мучительней ждать твоего возвращения -
Этот город со мной распрощаться пытается.

...Ведь когда ты сбежишь из заморского омута,
Наглотавшись вина его приторной прелести,
Ты придешь не ко мне, а к проклятому городу.
И на шее сомкнутся бетонные челюсти.

Стих, написанный очень давно

В редком ветреном лесу
Искрой на свече
Память о тебе несу
Не пойму зачем

А в Гудзоновой волне
Теплая вода
Твоя память обо мне -
Кукла изо льда

Стих, написанный очень давно

Иноземец (горожанину):
Пожалуйста, скажите мне, любезный.
Случилось что-то с памятью моей?
Здесь замок был - на этом самом месте.
Теперь - нагромаждение камней.

Горожанин:
Да нет, мой друг, Вам это не приснилось.
Той ночью было сухо, как на грех.
Горело так, что камни раскалились.
И замок раскололся, как орех.

Иноземец:
А как же граф с женой?
Горожанин:
Среди развалин
Нашли два трупа. Ходит слух такой,
Что будто в эту ночь застал хозяин
Жену в постели с молодым слугой.

Об этой связи знал давно весь город,
Граф - тоже. Но увидев их вдвоем,
Не вытерпел измены и позора,
Убил обоих и поджег свой дом.

А сам - бежал.
Горожанин:
Забавно... Это замок...
Он пережил эпоху не одну.
Видал землетрясенья, ураганы,
Нашествия, Столетнюю войну.

И вдруг - вот так...
Не странно ли?
Горожанин:
Не странно.
Давно известно, что любовь сильней
Землетрясений, войн и ураганов.
И замков. И живущих в них людей.

Стих, написанный очень давно

Немудрено попасть в беду.
Не объяснить иным балбесам
Того, как выжил я в аду
Не жертвой, но подручным бесов.

Пускай меня не заказал
Их предводитель - Свет несущий,
Не за красивые глаза
Мне доставался хлеб насущный.

Для страхолюдных палачей
От грязи чистить сковородки,
Рубить дрова для их печей -
Была нелегкая работка...

...Я уцелел. Но злобный вой
Прозревших татей и страдальцев
Несется за моей спиной:
"Он думал - чистеньким остался!"

К чему раскаянье и злость
Делит мне с этими и с теми?
В таком уж месте довелось
Мне пережить такое время.

Уже и тем помог мне Бог,
Что дал отчаянную смелость
Быть много лучше, чем я мог
(Хотя и хуже, чем хотелось).

И больше нечего сказать -
Никто не свят на этом свете.
...А если все вернется вспять,
Я посмотрю на тех и этих.

Наткнулся

Россия должна упасть на колени сама... Попросить прошения у поляков... за отказ помочь отчаянно сражавшейся Варшаве осенью 1944 года

Требует покаяться за то, что не положили сотни тысяч русских солдат в неподготовленной операции.
За то, что несмотря на все, отправляли десанты, сбрасывали грузы, пытались координировать действия с Армией Крайовой, которая в ответ отводила свои части с участков, к которым пробивались советские войска.
Мало мой дед, освобождавший восставшую Прагу, кровушки пролили, больше надо было, больше.

...Ну он и умер, недожив до пятидесяти. Я его не видел, а он меня. Если бы он тогда не успел, не было бы Праги - немцы ее взорвать хотели.
Этот журналюга передо мной на коленях должен стоять, а не я перед ним.