andronic | Экспедиция на историческую родину-1

Объективность наблюдений нарушала невероятно замечательная для Екатеринбурга, вообще, и для этого времени года, в частности, погода. За пять дней в конце сентября мне не довелось застать ни одного дождя. В городе оказалось сухо, тепло – как раз в той мере, как мне хотелось бы, и неправдоподобно красиво. Это тот случай, когда можно сказать, что золотая осень именно буйствовала красками – всей радугой за исключением, может быть, фиолетового.
Между тем, в воспоминаниях детства и юности у меня Свердловск ассоциировался, в основном, с серым, серо-голубым, черным и белым. Цветами снега, который там полгода, неба, осенне-весенней грязи, пыльного асфальта. Кто меня хорошо знает, подтвердят – это мои любимые цвета.
* * *
В последний раз я в Екатеринбург приезжал два с половиной года назад, причем последний мой трехдневный приезд совпал с чуть ли не самыми холодными днями в году. В результате, исключением родственников, праздновавших юбилей отца, через вьюгу и ледяную темениь за окнами квартиры, машины и столовой Уральского политехнического института я тогда мало что увидел из жизни родного города. Кроме, разве что девушки и парня, танцевавших на одном из этажей пустого в январе главного корпуса УПИ бальные танцы.

Сочетание дикого холода снаружи, вихрей за окном и кружащейся пары – такая нарочитая, вызывающая красивость. Явление для Свердловска, как его помню, абсолютно нетипичное.

До этого я не был в Екатеринбурге еще пару лет с гаком. Так что по-настоящему я родного города не видел лет пять. Достаточный срок, чтобы могли накопиться заметные перемены.
* * *
Встретился со школьным другом. Гуляли с ним по центру города. Он поинтересовался у меня, что, на мой взгляд, больше всего изменилось. Я ответил, что в глаза бросаются две перемены - во-первых, появление множества действующих и строящихся церквей, во-вторых, огромное количество едальных и питейных заведений.
Тогда он спросил:
- Ты полагаешь, это как-то одно с другим связано?
Друг – хирург, несколько лет назад обратился в махаянический буддизм.

Во времена моего детства на весь Свердловск церковь была всего одна, относительно недалеко от моего дома. Я туда как-то лет в двенадцать заходил в воскресенье – народа там было, не так, чтобы много.
Теперь идя по проспекту Ленина, я в некий момент видел как бы не пять сияющих куполами храмов одновременно.

С известной поправкой на недостатки личного опыта, могу сказать, что во времена моего детства и юности вокруг себя я никаких признаков криптохристианства не замечал. Народ был неверующим совершенно искренне. Икона могла в доме наличествовать, но в характерном месте - не в «красном углу» и не над входной дверью, а – в книжном шкафу, рядом с Хемингуэем и Дюма.

Уехал я из Свердловска до начала бурного интереса к религии конца 80- начала 90-х, и поэтому мне трудно судить, как это было тогда. И екатеринбургский «православный ренессанс» заметил только теперь.

Во время той же прогулки с другом-буддистом обратил внимание на строящуюся церковь на месте памятника большевику Малышеву. Сначала подумал: логично – памятник большевику ликвидировали, церковь поставили. Оказалось немного не так. Памятник с того места, где он терялся среди высоких зданий, перенесли на берег реки, где на него открывается хороший вид с обеих набережных.

Вот так и большевика уважили, и бога.

Конечно, наиболее интересное явление с этой точки зрения – знаменитый далеко за пределами Екатеринбурга Храм на крови, построенный на месте снесенного Ельциным Ипатьевского дома, где убили царскую семью и оставшихся с ними.

Я его посетил впервые.

Впечатление неоднозначное.

Все время думал – где граница между отданием дани памяти замученным людям, возможно, с чьей-то точки зрения заслуживающим особого поминания, и бизнес-эксплуатацией совершенного много лет назад убийства. С другой стороны, так можно сказать про многие места поклонения на месте совершенных преступлений – от Храма Гроба Господнего до Варшавского гетто.

При очередном наблюдении лотков с открытками, магнитиками, книжками и значками посещает странная мысль, что купоны зачастую стригут потомки прямых или косвенных виновников трагедии. Жестокое убийство либо потворство ему оказывается хорошей инвестицией для будущих поколений.